- Деточка, почему ты не в школе? Ты не заболела?

- Бабушка, ты уже знаешь? Мама тебе рассказала?

- Что именно, Машенька? Что вы с папой прилетаете первого июня?

Конечно, знаю...

- Почему? Ну почему я? Не могу...

- Что ты говоришь, деточка?

- Я не могу тебе это сказать, бабушка, я не могу, пусть кто-нибудь другой... - забормотала девочка, словно у нее начался лихорадочный бред.

Юрий Петрович сел рядом с женой, и ему было слышно каждое слово. Он взял трубку из рук Ольги Всеволодовны.

- Машенька, здравствуй, послушай меня. Это неправда - про папу.

- Дед, вы что, уже знаете? - она немного успокоилась. Это уже был живой разумный голосок, а не паническое бормотание.

- Ты сейчас одна? Что ты делаешь?

- Ничего. Я ничего не могу делать. Вы с бабушкой скоро прилетите в Москву?

- Да, Машенька. Очень скоро. Мы прилетим и выясним, что там случилось на самом деле.

- Все говорят, это был папа. Мама рыдает по нему, как по покойнику. А я не верю. Я не видела его мертвым, и никогда не поверю.

- Ну и правильно, Машенька. Конечно, это ошибка, и скоро все разъяснится.

- Дед, поговори со мной еще капельку. Ты честное слово думаешь, это ошибка?

- Честное слово.

- Я сказала маме, а она вопит: его убили, его убили!

- Полный бред. Кто убил? За что?

- Мама говорит - это она во всем виновата. Понимаешь, она вляпалась в какую-то историю, написала расписку, будто взяла большую сумму денег, ее за это должны были устроить на работу. А потом оказалось, что это были бандиты. Они стали требовать деньги, угрожали. Но мама-то на самом деле никаких денег не брала, только расписку дала. По телефону звонили, один раз даже пришли домой. Машина стояла у школы, они говорили, что, если мама пойдет в милицию, они меня изнасилуют и убьют у нее на глазах.

- О Господи, Машенька, тебе все это мама рассказывала? Или эти люди сами так при тебе говорили? Откуда ты знаешь?..

- Подожди, дед, не перебивай. Мама, конечно, мне не рассказывала. И эти люди мне ничего не говорили. Они только ехали очень медленно вдоль тротуара, когда я шла из школы. Совсем близко. И смотрели на меня из окошка.

- Может, это была случайность? Откуда ты знаешь что они так серьезно угрожали?

- Я подслушивала, когда мама с папой разговаривали на кухне. Она пришла к папе и попросила помочь. Но это такая огромная сумма... Я не знаю сколько, но это больше, чем папин гонорар за последнюю книгу. Раза в четыре больше. А частями они не согласны. Только все сразу. Даже если бы мама продала квартиру и папа отдал бы весь свой гонорар, все равно не хватило бы. В общем, папа ничего не обещал, а потом, через несколько дней, вроде бы достал деньги. Сразу всю сумму. И они от нас отстали. А теперь такое...

- Когда это было, Машенька?

- Давно. В конце февраля. Дед, ты только никому не рассказывай. Мама ужасно боится. Я, наверное, зря все это говорю по телефону... Юрий Петрович, замерев, слушал внучку, и не заметил, что Ольга Всеволодовна глядит на него совершенно стеклянными глазами и сидит неподвижно, как изваяние, аккуратно сложив руки на коленях.

- Оля, - сказал он, закончив разговор с внучкой и положив трубку, - мы завтра вылетаем в Москву. Нет. Уже сегодня. Оля, ты слышишь меня? Он прикоснулся к ее плечу, провел ладонью по щеке. Она продолжала глядеть в одну точку стеклянными глазами.

- Оля! Ну ответь мне что-нибудь! - он легонько потряс ее за плечи. Она, как кукла, упала на кушетку. Длинные седые пряди закрыли лицо. Сквозь них все так же, в одну точку, глядели остекленевшие глаза. Прибывший через десять минут врач "Скорой" сообщил, что это называется "психогенный шок", гипокиническая реакция. Ничего серьезного, но необходима серия инъекций и полный покой в течение двух-трех дней.

- Если нет возможности ликвидировать травмирующий фактор - а в вашей ситуации такой возможности нет, - объяснял врач, - то возникает опасность суицидальной попытки. Больная только кажется совершенно бессильной и неподвижной, но, оставшись в одиночестве, без присмотра, может попытаться наложить на себя руки. Советую вам поместить вашу жену в клинику.

Юрий Петрович от клиники отказался. Попросил Джой, помощницу по хозяйству, пожить у них несколько дней. Позвонил в университет, объяснил ситуацию, выслушал слова искреннего соболезнования.

- Ночью на ваше имя пришел факс из Москвы. Текст написан по-русски, - сообщила секретарша музыкальной кафедры, - сейчас я позову кого-нибудь с кафедры словистики, чтобы вам прочитали. Мне уже перевели, но своими словами не хочу пересказывать.

Через три минуты профессор-словист Джереми Вуд прочитал ему без всякого акцента:

- "Уважаемый Юрий Петрович! С прискорбием сообщаем, что десятого мая сего года ваш сын Ракитин Никита Юрьевич погиб в результате несчастного случая.

Старший следователь прокуратуры Юго-Восточного административного округа Коновалов Г.К. Одиннадцатое мая девяносто восьмого года, печать районной прокуратуры, подпись, номера телефонов и факса".

- Это ошибка, - прошептал Юрий Петрович, - этого не может быть.

- Что, простите? - переспросил Джереми. - Вы не могли бы говорить чуть громче? Я вас совершенно не слышу.

Но Юрий Петрович не мог говорить громче. У него сел голос. И все последующие дни он только хрипло шептал, общаясь с людьми.

Ольга Всеволодовна пришла в себя на четвертый день. Он так и не сказал ей про факс из прокуратуры.

В самолете были русские газеты. Юрий Петрович перелистывая одну за другой, внезапно наткнулся на портрет своего сына. На последней странице ежедневной молодежной газеты в сводке происшествий сообщалось, что в ночь с десятого на одиннадцатое мая в Средне-Загорском переулке произошел пожар. Погиб известный писатель, автор детективных романов Виктор Годунов. Сотрудники милиции утверждают, что смерть Годунова явилась результатом несчастного случая. В квартире была неисправна электропров