- Первый раз слышу.

- Ну да, конечно. Мы ни разу не ехали домой из института вместе. Хотя нам, между прочим, было по дороге. Так вот, я стоял с этим черепом и держался за поручень, как раз той рукой, в которой была авоська. И мертвая голова болталась прямо перед глазами сидевших. А я наблюдал за их лицами и давился от смеха. Знаешь, чем все кончилось? Мне уступила место беременная женщина. Она встала, бледная, испуганная, и произнесла шепотом: "Садитесь, пожалуйста, молодой человек".

- И ты сел?

- Нет, конечно. Я просто убрал череп под куртку. Это глупости, но все-таки юность. А что еще вспоминать, как не юность? Хотя и стыдно.

- Ничего стыдного, - покачала головой Ника, - нормальная защитная реакция. Знаешь, почему мы так делали? Чтобы привыкнуть. Чтобы не бояться. У врача должен выработаться здоровый цинизм.

- А ты знаешь, где кончается здоровый цинизм и начинается патологическая эмоциональная тупость, которую психиатры относят к латентной стадии шизофрении?

- Теоретически - да, знаю. Но граница очень зыбкая. Практически иногда переступаю ее и не желаю отдавать себе в этом отчета.

- Вот это, пожалуй, самое неприятное, - задумчиво произнес Петя, - отдавать себе отчет. Но иногда приходится. С твоим Никитой именно такой случай.

- Что ты имеешь в виду?

Официант принес заказ, и пока он расставлял на столе тарелки, Петя молча курил, глядя мимо Ники, как бы отгородившись от мира блестящими затемненными стеклами своих очков.

- Петюня, если ты боишься, что нас слушают, то это вряд ли, - тихо сказала Ника, когда официант удалился.

- Не то чтобы боюсь, - пожал плечами Лукьянов, - просто мне не хотелось бы говорить об этом в общественном месте. По-хорошему, чтобы я мог тебе все спокойно и внятно изложить, как ты выразилась, "скинуть информацию", нам надо либо запереться в ванной и включить воду, либо отправиться куда-нибудь в лес, на речку. А здесь мне все время кажется, что кто-то слушает, и я рефлекторно перескакиваю с главного на всякие общие темы. Я стал трусом, Ника. В этом стыдно признаваться мужику, но не признаваться и делать таинственный вид еще более стыдно.

- Хорошо, Петя. Расслабься, и давай поедим. Ты нервный какой-то. Устал?

- Мои покойники - народ смирный, - пожал плечами Петя, - не то что в твоей травматологии.

- Ты не жалеешь, что пошел в судебную медицину? Помнится, бледнел в анатомке на первом курсе.

- На шестом я бледнел еще больше. Но не в анатомке. Чем глубже я изучал медицину, тем яснее понимал, что не знаю ничего.

- У тебя красный диплом. Ты был одним из лучших на курсе, и мог бы стать отличным диагностом.

- А я и так отличный диагност. Сравнительно небольшой процент ошибок. Правда, от моих ошибок никто еще не помер. Зато чужие ошибки вижу каждый день. Знаешь, что меня больше всего нервирует? Не раздробленные черепа и расчлененные тела, не набор обычных для мой профессии ужасов.

Там, по крайней мере, все ясно. Убийца поработал. С него и спросят соответственно, если найдут, конечно. Меня нервируют покойники, которым повезло. Их аккуратно, заботливо лечили, с ними работали отличные диагносты, замечательные онкологи, кардиологи, эндокринологи, использовали новейшее оборудование, дорогие препараты. По учебникам лечили, по науке. А человек взял и помер лет этак в тридцать пять.

- Ну, Петя, ты что, в самом деле? Откуда в тебе это? Медицина не всесильна. От ошибок и несчастных случаев никто не застрахован. Если, например, онкология, так тут ничего не поможет...

- Знаешь, Ника, я тебе ужасную вещь скажу. Меня за такое следовало бы лишить не только кандидатской степени, но и диплома. Я с семнадцати лет изучал медицину и понял, что не могу, не имею права прикоснуться к живому человеческому организму. Нас ведь неплохо учили, верно? У нас были лучшие в России преподаватели. А я вдруг осознал к шестому курсу, что почти все области медицины являются абстрактными мертвыми науками, лишенными практического смысла. А сейчас ежедневно убеждаюсь в своей правоте. Ну что ты на меня так смотришь? Я не рехнулся от общения с покойниками, не бойся.

- Петя, моя травматология - не абстрактная наука, не мертвая.

- Я знаю, Ника, ты хороший врач. Постольку, поскольку ты умный и ответственный человек. Плюс знания и опыт. Ты работаешь руками и мозгами и никогда не выпишешь от насморка лошадиные дозы сульфамидов и глюкокортикоидов.

- А что, тебе такое встречалось?

- Сплошь и рядом. Не далее как вчера попала ко мне женщина. Тридцать два года. Двое маленьких детей. Я смотрю историю болезни и понимаю, что никакой болезни не было. Смотрю заключение о смерти-и понимаю, что совершенно здорового человека просто взяли и угробили. Не со зла, разумеется. И без всякой корысти. У нее был банальный невроз. Жила с сумасшедшей свекровью в однокомнатной квартире. Ей бы просто отдохнуть, обстановку сменить. Но некогда, и денег нет, и дети маленькие. К тому же слепая младенческая вера в доброго доктора Айболита, который всех излечит-исцелит. Вместо Айболита попалась ей районная дура. Без всяких обследований, без элементарных анализов выписала кучу психотропной и гормональной дряни.

Вдарить по молодому здоровому организму нейролептиками и глюкокортикоидами, это сама понимешь, что такое. И главное, дозы чудовищные. Началась водянка, а доктор говорит: "Все нормально, милая. Это вы вес набираете". А у "милой" надпочечники летят к чертовой матери. И все. Надо было всего лишь отдохнуть. Я делал вскрытие, и знаешь, это хуже, чем труп, расчлененный маньяком. Это страшнее, поверь мне. Я вижу, как молодой здоровый организм был изуродован изнутри, и не ядом, не серной кислотой, а безобидными на вид таблеточками, которые в любой аптеке без рецепта продают. Ей бы жить еще лет пятьдесят, не меньше, если бы не идиотка из районной поликл