Вылетел только что, не больше получаса назад. Пусть нащелкают побольше кадров, а если удастся взять интервью, будет вообще класс.

Стюардесса, проходя вдоль кресел, то и дело косилась на двух женщин в боковом ряду. За полтора года работы на борту она впервые видела, чтобы такие разные, диаметрально противоположные люди летели вместе и разговаривали как давние, близкие приятельницы.

Лицо одной из них показалось знакомым, и она мучительно пыталась вспомнить, где же встречала эту стройную холеную дамочку в строгом, жутко дорогом темно-синем платье. Такие наряды редко надевают в самолет. Мадам явно ускользнула с какого-то официального торжества.

Возможно, даже с инаугурации. Там сегодня весь городской бомонд. А то, что стильная мадам принадлежит к бомонду, да не местному - столичному, это вне всяких сомнений.

Стюардесса увлекалась психологией. Ей нравилось разглядывать лица пассажиров, угадывать судьбы, биографии, характеры. Она выискивала среди потока лиц несколько самых значительных и интересных, вглядывалась тактично, исподтишка, и сочиняла увлекательные истории, иногда вполне правдоподобные.

Мадам в синем вечернем платье была красива, богата кто-то наверняка любил ее без памяти. Но вопреки всему этому безусловному счастью, она казалась такой усталой и грустной, что становилось не по себе, если внимательней вглядеться в большие ясные светло-карие глаза.

"И все-таки, где я ее видела?" - подумала стюардесса, приостанавливаясь и проверяя, застегнуты ли ремни безопасности.

Разумеется, не застегнуты. Грустная мадам и ее вполне веселая соседка так увлеклись беседой, что не услышали радиоголоса, не заметили вспыхнувшего табло.

- Пристегнитесь, пожалуйста, - напомнила стюардесса.

- Да, конечно, - кивнула в ответ соседка синей дамы и одарила стюардессу счастливой, неприлично щербатой улыбкой. Не хватало двух верхних передних зубов.

"Вот эту я уж точно никогда прежде не видела, - отметила про себя стюардесса. - Однако что может у них быть общего?"

Спутницу синей мадам стюардесса тут же назвала бродяжкой. Она выглядела так, словно провела не одну ночь на вокзале или в аэропорту, не принимала душ, не умывалась и даже не причесывалась. Худышка, очень маленького роста, остренький вздернутый носик, круглый лоб под реденькой желтой челкой - во всем этом было нечто убогое, потасканное, но одновременно детское, трогательное, и сама собой напрашивалась дурацкая поговорка, что маленькая собачка всегда щенок. До старости. Стюардесса не любила банальных поговорок, однако они лезли ей в голову кстати и некстати.

Казалось, кто-то зло подшутил, и девочка-подросток проснулась однажды старушкой. Так и осталась жить - постаревшим ребенком, не снимая подростковых рваных джинсов, дырявых кроссовок и вылинявшего свитерка с заплатками на локтях. Детская угловатость еще не успела отшлифоваться, округлиться зрелыми женскими формами, а все уже сморщилось съежилось, зубы выпали, волосы поредели, вокруг голубых, наивных глазок залегли грубые морщины.

Впрочем, никто не шутил. Кому охота, в самом деле, колдовать над чужой жизнью? Со своей бы разобраться. Девочка-старушка сама это выбрала.

Некогда ей было взрослеть. Не было сил отказывать себе в баловстве, в выпивке, в наркотиках, в случайных интрижках. Жалко было тратить время на здоровый сон, лень вымыть голову и даже почистить зубы после очередной веселой ночи.

Сам собой напрашивается вопрос: кто из них двоих разумней распорядился собственной жизнью? Кто из них веселей и счастливей? Нищая девочка-старушка или богатая холеная дама? Бродяжка хихикает, не стесняясь щербатого рта. У дамы в глазах целое море грусти.

Фантазерка-стюардесса моментально наградила их общим детством. Обе из небогатых интеллигентных семей, пожалуй, не провинциальных, а столичных, судя по московскому выговору, по той особой жесткости согласных и удлиненной, немного задумчивой растяжке гласных. Да, безусловно, москвички. Ровесницы. Учились в одном классе. Отличница и двоечница. Обе были хорошенькие, умненькие, каждая имела свой шанс. Но отличница, кроме шанса, еще имела голову плечах. И карабкалась по жизни, продирая себе путь, вкалывая, словно неутомимый муравей.

Поступила в престижный институт, вышла замуж за правильного положительного человека. Училась, работала, не позволяла себе ни на минутку расслабиться. Диета строжайшая, гимнастика каждое утро. Всегда чистые волосы. Ни одного гнилого зуба во рту. Кремы, маски, витамины. Восемь часов сна, не меньше и не больше.

А бродяжка, глупая стрекозка из басни Крылова, лето целое пропела, оглянуться не успела... Однако стоп. Все-таки кому из них двоих "катит в глаза" лютая зимняя тоска? То-то и оно, что вовсе не легкомысленной стрекозке...

Стюардесса еще раз прошла мимо, проверила ремни у всех пассажиров в своем салоне и еще раз оглянулась на странных собеседниц. Ей нравились такие парадоксы, такие выверты реальности. Ты не ждешь чудес, все ясно и подвластно нескольким плоским истинам, втиснутым в банальные поговорки. Но жизнь вдруг становится с ног на голову, показывает королевские кружева из-под нищенских лохмотьев, выпускает на свет Божий дюжину белоснежных голубей из черного глухого ящика. Богатая красавица оказывается во сто крат несчастней нищей дурнушки.

На время взлета стюардесса села, пристегнулась, прикрыла глаза и обнаружила, что до нее отчетливо доносятся их голоса, их оживленный разговор. Конечно, нехорошо подслушивать, однако куда денешься, если слышно каждое слово? Все остальные пассажиры дремали или читали, а эти все не могли наговориться.

- Послушай, а где ты взяла этого гомосексуалиста с "Запорожцем"? - спросила синяя дама.

- Почему ты решила, что он гомик? - хихикнула бродяжка.

- У него грим на лице.

- Надо же, а я не заметила. - Тоже мне, художница... Может, у того бомжа с родимым пятном тоже был