- А про Никиту не хочешь спросить?

- Нет, - Ника помотала головой, - нет. Про Никиту потом. Позже. - Я понимаю, - кивнула Зинуля, - но все равно придется рассказывать по порядку. С самого начала.

Иначе ты ничего не поймешь. Сначала погиб Никитка, а потом уж были анонимки.

- Ладно, - эхом отозвалась Ника, - давай сначала и по порядку.

- Дней десять назад Никитка попросился ко мне пожить. И умолял никому ни слова.

- Он как-то объяснил почему?

- Разумеется. Он сказал, ему надо побыть одному.

- Подожди, но он ведь и так жил один в последнее время. Родители уже полгода в Вашингтоне, пустая огромная квартира...

- Ну значит, не пустая, - Зинуля поджала губы, - мало ли, какие у человека проблемы? Он сказал, у него творческий кризис. Надо сменить обстановку. Я такие вещи отлично понимаю. Тем более я уезжала в Питер, моя конурка освободилась на целый месяц.

- Так, может, он прятался от кого-то? - тихо спросила Ника. - Может, в квартире было опасно?

- От себя он прятался. Творческий кризис! - рассердилась Зинуля. - Ну что я, следователь, допросы ему устраивать? Надо человеку - пусть живет. И вообще не перебивай меня через слово. Я так не могу.

- Ладно, давай дальше, - кивнула Ника.

- Ну а дальше был пожар. Там свет без конца выключают, у меня было много керосина, он пролился. В общем, Никитку нашли мертвым.

Обгоревшим до костей. Еле опознали. Документы чудом уцелели. Паспорт, кредитная карточка.

- Каким образом могли уцелеть документы при таком пожаре? - быстро спросила Ника.

Зинуля присвистнула и укоризненно покачала головой.

- Ну ты даешь, Елагина. Я-то думала, ты по Ракитину хотя бы слезку уронишь, а ты сидишь замороженная, вопросы умные задаешь.

- Я под наркозом, - пробормотала Ника.

- Да ты трезвая как стеклышко!

- Я другое имею в виду. Анонимки. Я должна разобраться. Я потом буду слезки ронять, - с легким раздражением проговорила Ника.

- Ну что ж. Вполне разумно. Вполне в твоем духе. Ты действительно не изменилась за эти восемь лет.

- Так почему же уцелели документы при пожаре? - Все очень просто. У меня была коробка из толстой жести, я там хранила свои документы.

Никитка положил туда свои. Я сама ему посоветовала. В конура моей бедлам, никогда ничего не найдешь, единственное надежное место - эта жестянка. Ну и вот, меня тут же разыскали в Питере, телефон моих питерских друзей был тоже в той жестянке. Никитка ведь растяпа, вот я ему и оставила на куске картона, крупными буквами что-то вроде послания, мол, если что, ты можещь найти меня по этому номеру.

Следователь позвонил мне рано утром, я, разумеется, тут же помчалась на Московский вокзал - и домой, на "Красной стреле" А там полный кошмар... В общем, я опознала Никитку подтвердила, что он у меня жил. - Как же ты опознала обгоревший труп?

- По крестику. Помнишь, у Никитки был крестик золотой, фамильный? Он его никогда не снимал. Но до меня его опознали Галина и тетя Надя. Помнишь их?

- Да, конечно. Они тоже опознали по крестику?

- Откуда я знаю? Слушай, а почему ты об этом спрашиваешь? Ты не веришь, что это Никитка? - Зинуля прищурилась и внимательно взглянула на Нику. - Ты не хочешь верить, что его больше нет? Надеешься, если труп так обгорел, могли ошибиться?

- С чего ты взяла? - вскинула брови Ника и тут же отвернулась.

- Это вполне естественно. Я тоже сначала не хотела верить. Но кто же, если не он? Никитка жил у меня один, все произошло глубокой ночью. Труп мужчины его роста, его возраста, с его крестом на шее. Он никогда не снимал этот крест. Золото немного сплавилось, но не настолько, чтобы не узнать.

- Кроме креста, ничего не было?

- Что ты имеешь в виду?

- Никаких металлических мелких предметов, кроме креста, тебе не предъявляли при опознании?

- Нет. Только крест с цепочкой.

- А дополнительные экспертизы?

- Какие экспертизы? Зачем? - поморщилась Зинуля. - Там ведь и так все ясно. Впрочем, не знаю, я не следователь.

- Ну ладно. Дальше.

- Я поселилась у мамы. Временно, конечно. Там для меня никаких условий. А потом заявился странный тип. Глухонемой бомж. И передал записки.

- Глухонемой бомж?

- Ну да. Он на Арбате меня нашел. Я картинками своими торговала, акварельками, которые успела в Питере написать. Остальные все сгорели. И вот подходит этот тип...

- Как он выглядел?

- Как может выглядеть человек, у которого родимое пятно на пол-лица? Что, кроме этого пятна, разглядишь?

- Многое. Ты ведь художница, Зинуля. Вспоминай все подробно - рост, телосложение, возраст, волосы, руки.

- Он был совершенно не типажный. Пятно. Понимаешь? Пустое место на полотне. Но, в общем, не старый. Высокий, худой, сутулый. Под ногтями траур. Руки жутко грязные. Трясутся. Я еще подумала - как же он с таким тремором объясняется на своем глухонемом языке? Кто его желеобразные жесты разберет?

- А как он был одет?

- Как одеты московские бомжи? Плохо, грязно, безобразно.

- И ты ему сразу поверила?

- С какой стати мне ему не верить? Я ведь вообще девушка доверчивая, ты знаешь. А тут еще такая сумма. Мне сразу стало жутко интересно.

- А тебя не удивило, что записки отпечатаны на машинке, без единой ошибки? Откуда у бомжа машинка? Откуда столько денег?

- Это, разумеется, не он писал, и деньги не его. Бомжа просто попросили передать.

- Доверили такую сумму? - покачала головой Ника. - Не сходится, Зинуля, совсем не сходится...

- Ты, Ника, зануда. В жизни никогда ничего не сходится. У меня, во всяком случае. И вообще, я не задумывалась об этом. Ну, какой-то бомж передал записки и деньги. Это же ерунда по сравнению... - она шмыгнула носом и внезапно вхлипнула,