- Женщина была. Но это несерьезно.

- Вы знаете ее имя?

- Имя знаю. Татьяна ее зовут. А как фамилия - не спрашивала. И не видела ни разу. Вроде бы она журналистка. Из первых, которые брали у него интервью. Но точно сказать не могу.

- А почему вы думаете, что это несерьезно?

- Он нас не знакомил, - мрачно сообщила Надежда Семеновна, видимо, считая, что это доказывает совершенную несерьезность отношений с журналисткой по имени Татьяна, - и вообще у него вряд ли могло случиться в личной жизни что-нибудь значительное. Ожегся однажды, и навсегда.

- Ну а как же женитьба? Он ведь прожил с Галиной четыре года.

- Не прожил, - Надежда Семеновна поджала губы, - это не жизнь была. Так, взаимный компромисс, ради Машеньки.

- Почему же так мрачно, Надежда Семеновна? - улыбнулся капитан.

- Потому что ожегся он. Я же сказала, - произнесла старушка с легким вызовом. - С самого начала не повезло. Еще в юности. Так и тащит за собой этот хвост через всю жизнь. Была у него первая любовь, с шестнадцати лет. Она же и последняя. Вышла замуж за приятеля его, за полное ничтожество... Ладно, все, увольте, не буду я об этом говорить. С убийством это никак не связано. Никоим образом.

Надежда Семеновна неловко, преувеличенно засуетилась, убирая чашку и кофейник со стола, стряхнула невидимые крошки с вышитой скатерти, взяла турку и чашку, быстро засеменила на кухню.

- Значит, вы совсем не верите в несчастный случай? - задумчиво произнес капитан ей в спину. Старушка замерла на пороге и резко развернулась. Капитан заметил, что бледные морщинистые щеки вспыхнули. Надежда Семеновна покраснела, как девочка.

- Верю, не верю - какая разница? Я старый человек, и то, что я говорю, надо надвое делить. Память плохая, да и фантазии всякие бывают. Я лучше воздержусь, не буду вам голову морочить.

- Разве вы не хотите помочь мне найти убийцу?

- Хочу. Очень хочу. Но боюсь, только помешаю, запутаю вас своей старческой болтовней, - она замолчала, но не спешила уходить на кухню, замешкалась на пороге, словно хотела и не решалась сказать что-то еще. Леонтьев молча терпеливо ждал, вдруг все-таки скажет, и не задавал больше вопросов.
    
    

Тишину разорвал оглушительный телефонный звонок, и капитан заметил, как сильно вздрогнули у старушки руки.

- Простите, - пробормотала она и, меленько перебирая ногами в байковых тапочках, поспешила на кухню, где стоял телефон.

- Ника? - услышал капитан ее громкий удивленный голос. - Здравствуй.

Спасибо, слава Богу, здорова... Нет, почему? Я знала, что ты позвонишь. И не сомневалась, что ты уже в Москве... Да, родители прилетели сегодня утром... Что ты говоришь? Как кремировали? - старушка вскрикнула, послышался грохот, и капитан бросился на кухню.

Там всего лишь опрокинулась табуретка. Надежда Семеновна стояла у стола с телефонной трубкой в руке и, увидев капитана, кивнула ему, мол, все нормально, не беспокойтесь. Леонтьев поднял табуретку и вернулся в комнату.

- Ну что ж, Ника, заходи, когда тебе удобно, - услышал он уже вполне спокойный голос из кухни. - Завтра утром? Нет, в десять рано. Давай к половине одиннадцатого. Устраивает тебя? Ну ладно. Будь здорова. Она положила трубку и проворчала:

- Легка на помине.

Потом было слышно, как она возится с кофе. Через пять минут Надежда Семеновна принесла дымящуюся турку и чистую чашку.

- Я бы поставила вам кассеты, но, честно говоря, устала немного. Вы дочитывайте, не спешите. А кассеты в следующий раз. Не возражаете? Капитан не возражал. Он допил кофе, дочитал очередное интервью и все ждал, что она спросит про кремацию, но она ни словом не обмолвилась.

Выйдя из подъезда, он уже знал, что непременно вернется сюда завтра, к половине одиннадцатого утра. Ему вдруг захотелось посмотреть на женщину по имени Ника. Он почти не сомневался, что у женщины этой большие светло-карие глаза, длинные русые волосы, густые черные ресницы и брови, что она худенькая, легкая, с тонкой шеей и гордо поднятой головой.

Ольга Всеволодовна Ракитина, как заведенный автомат, распаковывала чемоданы, развешивала вещи в шкафу. Она полгода не была дома и пыталась думать только о том, что делала сейчас, в данную минуту. Юрин костюм надо прогладить, он помялся в чемодане. На кухне опять завелись муравьи. Вот ведь пакость какая, то тараканы, то мухи-дрозофилы, а теперь муравьи. Надо купить ловушки. У Никиты нет ни одной приличной рубашки. Его замшевые ботинки надо отнести в мастерскую, чтобы сделали набойки.

Хорошо, что она не видела сына мертвым. Очень хорошо, потому что в жизни бывает всякое. Во время войны ее маме пришла на отца похоронка, а в пятьдесят четвертом он вернулся. Оказалось, что попал в окружение, потом в плен, а в сорок пятом освобожденных из Маутхаузена военнопленных в телячьем вагоне прямиком повезли в лагерь, под Магадан.

Ольга Всеволодовна протерла тряпкой письменный стол сына, из пластмассовой банки вытянула специальную спиртовую антистатическую салфетку, чтобы протереть экран и клавиатуру компьютера, и вдруг рука ее замерла, зрачки расширились.

- Юра! Подойди, пожалуйста, сюда! - крикнула она так громко, что Юрий Петрович, занятый уборкой кухни, вздрогнул и уронил швабру.

- Смотри, что это за пятна? - она склонилась к клавиатуре, осторожно взяла в руку белую компьютерную мышь.

Пятна были сухие, темно-бурые.

- Такие же есть на раковине в ванной, - задумчиво произнес Юрий Петрович, - и еще, вырезан кусок линолеума под буфетом. Буфет двигали. Щель осталась совсем небольшая, то есть отодвинули, а потом каким-то образом подтянули назад, к стене. Я заглянул в Щель. Дверь черного хода откупорена. Там, за буфетом, валяются гвозди и пассатижи. И еще, под л